Царьков Владимир Георгиевич — генерал-полковник авиации, заслуженный военный летчик СССР, командир 21 к ПВО, Командующий МО ПВО, заместитель Главкома ВПВО страны.
1965 год. В качестве эксперимента в Военную Командную академию ПВО, которая находилась в г. Калинине, были приняты на командно-штабной факультет 3 летчика: Пономаренко А.С. Царьков В.Г. и Лютин В.Н. А уже в 1966 году на этот же факультет поступило 18 летчиков, в том числе и я. Срок обучения 5 лет, диплом «Командир-инженер войск ПВО» Остряки шутили: командир минус инженер.
Естественно, мы (набор 1966 г.) внимательно следили за пилотной тройкой. Надо сказать, что наш факультет славился не только учебой, но и спортивными успехами. Царьков В.Г. входил в сборную по ручному мячу, там мы познакомились и сблизились. Наступил 1970 год. Три летчика защищают дипломы. Наше отделение в полном составе присутствовало на защите. Меня интересовал диплом Царькова В.Г. Очень хорошо помню обстановку, аудиторию, где проходила защита, тему дипломной работы и даже председателя ГЭК (Командующий МО ПВО генерал- полковник Окунев В.П.). После защиты я ждал Царькова ВГ в коридоре у окна. Он вышел из аудитории, подошел ко мне, улыбнулся и произнес: «ВСЁ».
Я поздравил его с окончанием академии, поговорили о будущей службе, и тут он сказал: «Не знаю, как сложится служба, но я бы хотел видеть тебя летчиком-штурманом. Прошло 6 лет, и Царьков ВГ назначается командиром 21 корпусом ПВО. К этому времени я уже был Главным штурманом этого же корпуса. Как то я его спросил, помнит ли он наш разговор у окна. «Помню,» — ответил.
Случай, о котором я хочу рассказать, произошел на Севере. 941 иап (аэродром Килп-Явр) переучивался на самолет МИГ-23п. В конце переучивания весь летный состав должен выполнить боевые стрельбы и заступить на боевое дежурство. Наступил долгожданный момент: ночь, полигон — Баренцево море. В полку почти все управление авиации корпуса. На КП корпуса командир, дежурная смена, инженер по авиационному оборудованию и я. Начались стрельбы. Стрельбы как стрельбы, ничего особенного, если бы не одно НО. Где-то на 3 или 4 стрельбе у самолета в момент пуска ракеты остановился двигатель. Летчик произвел запуск в воздухе и благополучно приземлился. Через 2 — 3 стрельбы опять та же картина и тут же третья остановка. Стрельбы прекратили. Об этом доложили на КП армии, откуда незамедлительно поступила команда: запретить, прекратить, ждать указаний, из Архангельска вылетает группа офицеров.
На КП корпуса происходило следующее. Командир спокойно потребовал инструкцию по эксплуатации МИГ-23П, внимательно прочитал раздел, где описывались режимы полета при пусках боевых ракет. После чего так же спокойно дал КОМАНДУ на продолжение стрельб, при этом скорость при пуске держать не М = 0,85, как указывала инструкция, а М = 0,87. Я могу ошибиться в этих М, но суть от этого не меняется.
Мы с инженером согласно кивнули головами. И тут я внутренне почувствовал, увидел, что происходит что-то необыкновенное: на моих глазах рождается (вырастает, становится, формируется, появляется…) не только смелый командир, а нечто большее: воспитатель, тактик, стратег, военачальник. В голове мелькнула предательская мыслишка: а вдруг… Ведь ночь, Баренцево море, двигатель один. Кто летал над Баренцевым, тот знает, что при пересечении береговой черты особенно ночью звук двигателя слышится иной, а вдруг непредвиденный случай несвязанный со стрельбой, ведь закон «мерзавности» никто не отменял. Последствия могут быть непредсказуемые. Тем временем стрельбы, остановки двигателей прекратились, плановичка выполнена.
И тут приземляется борт из Архангельска. Комиссия была шокирована. Что, как, кто разрешил, беспредел, так не оставим и т. п.
Трудно переоценить значение этих стрельб для всего личного состава полка, не говоря уже о летчиках, тем более для тех троих, у которых остановились двигатели. Летчики уверовали в самолет, в его надежность, простоту управления. МИГ 23п стал для них родным и близким. Техники, механики, управленцы- все испытывали свою причастность к чему то большому, необыкновенному. То, что воспитывается годами: смелость, находчивость, умение быстро и грамотно действовать в сложной обстановке — все это произошло в одну ночь. Весь личный состав был переполнен гордостью «МЫ ЭТО СДЕЛАЛИ» И, наверняка, где-то, когда-то за столом или просто так кто-то из участников ТОЙ ночи заведет разговор: «А помнишь…» Ну, а что Царьков? Да ничего, подошел к нам улыбнулся «ВСЕ», сел в машину и уехал. Насколько я знаю, за стрельбы никого не наградили, но и не наказали. Если ошибаюсь — поправьте.
Васильев Геннадий Борисович — генерал-полковник авиации, Заслуженный военный летчик СССР, Командующий Архангельской и Ленинградской армий ПВО, Командующий МО ПВО, суворовец.
Знакомство наше состоялось в 1984 году в Свердловске. Мы прибыли в 4 ОА ПВО почти одновременно. Он был назначен начальником авиации армии, я Главным штурманом управления авиации. Коллектив управления авиации подобрался замечательный: Зарубин Николай Митрофанович, Гурам Датиашвили, Паша Неживой, Сурменев Женя, Слава Евдокимов, Романюк Н.А. Тетерев, В.И. Киселев, Тарасенко, всех не перечислить. Среди нас Васильев Г.Б. был самым молодым. Отношение к нему было уважительным, я бы сказал даже сверхуважительным. Вспоминается случай. Кому то «наверху» пришла в голову идея переименовать «начальника авиации» в «Командующего авиацией». Мы быстренько подхватили эту идею, и поехало. По делу и без дела: Товарищ Командующий, разрешите товарищ Командующий, есть товарищ Командующий, так точно товарищ Командующий. Длилось это дня два, после чего Геннадий Борисович собрал всех летчиков и инженеров и сказал примерно следующее: «Товарищи офицеры, командующий у нас один — Командующий армией. Я начальник авиации, полковник и зовут меня Геннадий Борисович». Все успокоились, и жизнь пошла своим чередом.
Позже я узнал, что службу лейтенант Васильев начинал в гарнизоне Домбаровка в авиационном полку, который входил в Челябинский корпус ПВО и первым командиром у него был Зарубин Н.М. Воспитывали его отцы-командиры по принципу: делай, как я. Как-то он мне рассказывал случай такого воспитания. Назначают его (Васильева) командиром эскадрильи, должность ответственная, опыта никакого. Обратился за помощью к наставнику — Зарубину Н.М. (к этому времени тот был зам. Командира полка) И вот наставник со слов Геннадия Борисовича, произнес: «Не трусь, в случае чего вызовем, выпорем (употреблено было более крепкое выражение) — одним словом поможем, иди работай».
Случай, о котором я хочу рассказать произошел в 1986 году. Главком проводил учения с нашей армией. На КП армии боевой расчет во главе с Командующим. Идет обычная работа. В мои обязанности, кроме всего прочего, входила организация передачи управления истребителями на КП и ПН соседних объединений. В перерыве между налетами ко мне подошел Геннадий Борисович и сказал, что звонил мой товарищ Шевцов Слава, сейчас он на КП Киевской армии. Я обрадовался и обещал связаться, и в суматохе забыл о звонке. Когда прозвучал отбой учениям, Геннадий Борисович поинтересовался, разговаривал ли я с Шевцовым? Что ответить? И тут я впервые увидел крайне возмущенного начальника авиации. Никогда я не слышал от него резких замечаний ни в свой адрес, ни в чей то другой. «Как ты мог забыть? Это же твой друг, товарищ, СПЕЦШКОЛЬНИК, можно ли после этого ожидать к себе уважения и т.д. Дело в том, что со Славой Шевцовым мы учились в одном взводе Спецшколы ВВС № 12 г. Краснодара с 8 по 10 класс и после год в Первоначалке.
После окончания училищ виделись редко, но отношения поддерживали. Мне было стыдно, возразить нечего. Уже после, вспоминая этот случай, я часто замечал его особое отношение к товарищам по службе. А именно, ему присуще высокое чувство войскового товарищества, которое ко всему прочему было привито в Суворовском училище. Это чувство он сохранил на всю жизнь. Когда он бывает в Екатеринбурге, обязательно посещает могилу Зарубина Н.М. Раза два я приглашался на юбилей 4 ОА ПВО и каждый раз мы обязательно посещали с родными Николая Митрофановича кладбище и возлагали цветы к памятнику.
Уже после смерти Зарубина Н.М. я случайно узнал, что он учился в той же спецшколе, что и я и закончил ее на два года раньше. Ни он, ни я не знали об этом. Обидно.